— Банкрофт так не думал.
— Банкрофт? — Кавахара исторгла презрительный смешок откуда-то из самых глубин горла. — Банкрофт — калека, хромающий на костылях архаичных понятий. Для меня необъяснимая загадка, как ему удалось продержаться так долго.
— Значит, ты запрограммировала его совершить самоубийство? Дала ему химический толчок?
— Запрограммировала… — Широко раскрыв глаза, Кавахара издала радостный смешок, представлявший собой идеальное сочетание хруста и звона. Её безукоризненно точеные губы изогнулись в усмешке. — Ковач, неужели ты и впрямь настолько глуп? Я же сказала тебе, Банкрофт сам покончил с собой. Эта мысль пришла в голову ему, а не мне. Раньше ты верил моим словам, несмотря на то, что терпеть не мог моё общество. Задумайся, зачем мне нужна его смерть?
— Для того, чтобы стереть рассказ о Хинчли. Когда он снова загрузился в оболочку, в его самой свежей резервной копии это опасное откровение отсутствовало.
Кавахара понимающе кивнула.
— Да, теперь я понимаю ход твоих мыслей. Защитный шаг. В конце концов ты сам, покинув Корпус чрезвычайных посланников, существуешь только в рамках обороны. А тот, кто живёт в обороне, рано или поздно начинает и мыслить соответствующими категориями. Но ты забыл одну важную деталь, Такеси.
— И какую же?
— А такую, что я, Такеси Ковач, это не ты. Я играю не в обороне.
— Даже в теннис?
Она выдала точно калиброванную усмешку.
— Очень остроумно. Мне незачем было стирать в памяти Лоренса Банкрофта наш разговор, потому что к тому времени он уже сам убил шлюху-католичку. Ему было что терять от резолюции номер 653.
Я заморгал. У меня было много самых разнообразных версий, сосредоточенных вокруг главного убеждения: Кавахара виновна в смерти Банкрофта. И все же такое кричащее решение мне даже в голову не приходило. Но едва только эти слова слетели с уст Кавахары, как ещё несколько осколков разбитого зеркала, которое я считал достаточно целым, чтобы увидеть в нем правду, встали на место. Взглянув в открывшийся угол, я тотчас же пожалел об этом.
Сидевшая напротив Кавахара усмехнулась, правильно истолковав моё молчание. Она поняла, что пробила брешь в защитной оболочке, и это её обрадовало. Тщеславие, опять тщеславие. Единственная слабость Кавахары, но зато какая. Подобно всем мафам, она со временем поверила в собственную исключительность. Признание, последний недостающий элемент мозаики-загадки, далось ей легко. Кавахара хотела, чтобы я его услышал, хотела, чтобы я увидел, насколько она меня опередила, насколько далеко я от неё отстал.
По-видимому, шутка насчет тенниса задела её за больное место.
— Ещё один ненавязчивый отголосок лица его жены, — продолжала Кавахара, — тщательно подобранный и доведенный до совершенства минимальной пластической операцией. Банкрофт придушил её. Кажется, кончая во второй раз. Подумать только, Ковач, что делает с вами, самцами, супружеская жизнь, а?
— Ты засняла это? — Ещё произнося это, я понял, как глупо звучит мой вопрос.
Улыбка вернулась на лицо Кавахары.
— Ну же, Ковач, спрашивай то, на что я действительно должна отвечать.
— Банкрофту оказали химическое содействие?
— Ну да, разумеется. Тут ты был прав. Очень мерзкий препарат, но, надеюсь, ты знаешь…
Во всем был виноват бетатанатин. Замороженная медлительность, вызванная его действием. В нормальном состоянии я пришел бы в движение с дуновением воздуха от открывшейся двери. Эта мысль пронеслась у меня в сознании со всей стремительностью, на какую только была способна, но уже по одному её присутствию я понял, что не успею. Тут надо было действовать без раздумий. В бою мысль — такая же неподобающая роскошь, как и горячая ванна с массажем. Она затуманила молниеносную прозрачность системы отклика нейрохимии «Хумало», и я вскочил, вскидывая осколочный пистолет, опоздав на пару столетий.
Шлеп!
Шоковый заряд ударил бешено мчащимся поездом, и я, кажется, увидел мелькающие мимо ярко освещенные окна. Затем мой взгляд застыл на Трепп, стоящей, пригнувшись, в дверном проеме, с шоковым пистолетом в вытянутой руке. Она осторожно следила за мной на тот случай, если промахнулась или на мне под костюмом-невидимкой надет нейробронежилет. Увы. Мой пистолет вывалился из судорожно разжавшейся онемевшей руки, и я рухнул следом за ним. Деревянная палуба, налетев, ударила меня по голове одним из подзатыльников моего отца.
— Где ты пропадала? — В вышине прозвучал голос Кавахары, искаженный моим тускнеющим сознанием в низкое ворчание.
Появившаяся в поле зрения изящная рука подобрала осколочный пистолет. Я смутно ощутил, как другая рука вытаскивает из второй кобуры шоковый пистолет.
— Сигнал тревоги сработал лишь пару минут назад. — Трепп нагнулась, с любопытством разглядывая меня. — Маккейбу пришлось порядком подостыть, чтобы его зафиксировали температурные датчики. Почти вся ваша охрана до сих пор на верхней палубе таращится на труп. Кто это такой?
— Это Ковач, — рассеянно бросила Кавахара, возвращаясь к письменному столу и по пути засовывая осколочный пистолет и шокер за пояс.
Моему парализованному сознанию казалось, что она удаляется по просторной равнине, уходящей на сотни метров во всех направлениях, и наконец превращается в крохотную точку. Похожая на куклу, Кавахара склонилась над столом и нажала кнопку на панели управления.
Я не отключался.
— Ковач? — Лицо Трепп резко стало безучастным. — Я думала…
— Да, и я тоже. — Голографический дисплей на столе ожил, расплетаясь. Кавахара нагнулась, и у неё на лице заплясали разноцветные огоньки. — Он провел нас за нос, загрузившись во вторую оболочку. Скорее всего не обошлось без помощи Ортеги. Тебе следовало бы подольше задержаться на борту «Розы Панамы».