В тот же самый момент собака у меня под ногами перестала скулить и вытянулась на полу под дверью. Я повернулся было уходить, но она подняла взгляд, наполненный чистой болью и осуждением. В глазах животного я увидел отражение всех жертв, смотревших на меня за последние три десятилетия субъективной жизни. Наконец зверь отвернулся и принялся апатично лизать изувеченные задние лапы.
В течение доли секунды что-то прорвалось гейзером через ледяную корку бетатанатина.
Я вернулся к двери, из которой появилось животное, вынимая по пути осколочный пистолет, и зашел внутрь, выставив перед собой зажатое в руках оружие. Просторное помещение было отделано в пастельных тонах; стены украшали двумерные картины в рамах с причудливыми сюжетами. Всю середину занимала массивная кровать под полупрозрачным балдахином. На краю кровати сидел солидный мужчина, раздетый ниже пояса. Сверху на нем был строгий вечёрний смокинг, плохо вязавшийся с плотными брезентовыми рукавицами, натянутыми на руки. Нагнувшись, мужчина вытирал промежность влажным полотенцем.
Когда я вошел в комнату, он поднял взгляд.
— Джек? Ты уже закон… — Мужчина непонимающе уставился на пистолет в моих руках. Затем, когда дуло остановилось в полуметре от его лица, в голос прокралась резкость. — Послушайте, эту процедуру я не заказывал.
— Угощайтесь за счет заведения, — равнодушно произнес я, наблюдая за тем, как пучок мономолекулярных осколков разносит в клочья лицо мужчины.
Его руки взлетели от паха, закрывая раны, и он повалился боком на кровать, издав перед смертью скрежет, вырвавшийся из самых глубин туловища.
Когда я выходил из комнаты, часы в периферийной части поля зрения, отсчитывающие время выполнения задания, уже мигали красным. При моем приближении раненое животное у двери напротив даже не пошевелилось. Опустившись на корточки, я ласково провел ладонью по спутанной шерсти. Подняв морду, собака снова заскулила. Положив на пол осколочный пистолет, я напряг пустую руку. Нейрозастежки разжались, освобождая сверкающий «Теббит».
Потом я вытер лезвие о шерсть, убрал нож в ножны и подобрал осколочный пистолет. Всё — в неторопливом спокойствии, обусловленном «Потрошителем». Затем я направился к боковому коридору. Глубоко в бриллиантовой безмятежности препарата что-то зашевелилось, но «Потрошитель» не позволил придать этому значение.
Как и было указано на чертежах, украденных Элиотт, боковой проход, застеленный дорожкой с теми же самими оргазмическими узорами, что и основной коридор, привел к лестнице. Я осторожно спустился вниз, держа пистолет наготове. Впереди меня лучом радара перемещалось чувство удаленного осязания, ощупывавшее все вокруг. Ничего движущегося. Должно быть, Кавахара приказала запереть двери, опасаясь, как бы Ортега и её команда, находясь на борту, не увидели что-либо ненужное.
Спустившись на два уровня, я сошел с лестницы и, следуя запечатленным в памяти чертежам, стал петлять по хитросплетению коридоров до тех пор, пока не смог с определенной долей вероятности сказать, что дверь в каюту Кавахары находится за ближайшим углом. Прижавшись к переборке, я стал ждать, делая поверхностные вдохи и выдохи. Удаленное осязание предупредило о том, что за дверью за углом кто-то есть, возможно, не один человек, и я уловил слабую горечь табачного дыма. Опустившись на колени, я ещё раз огляделся по сторонам и прижался головой к полу. Скользнув щекой по ворсу ковра, я осторожно высунул голову за угол.
Перед дверью стояли мужчина и женщина, одетые в одинаковые зелёные комбинезоны. Женщина курила. Хотя у обоих на поясе висели шоковые пистолеты, судя по виду, это скорее были технические работники, а не охранники. Несколько расслабившись, я уселся на корточки и стал ждать. В глазу перенапряженной жилкой пульсировали минуты.
Прошла ещё четверть часа, прежде чем я услышал звук открывающейся двери. В режиме максимального усиления нейрохимия уловила шелест ткани комбинезонов охранников, отступивших, чтобы дать дорогу тем, кто направлялся к выходу. Я разобрал голоса: категоричный тон Ортеги, приправленный нарочитым официальным безразличием, затем голос Кавахары, модулированный словно голос мандроида из оружейного магазина «Ларкин и Грин». Защищенный от ненависти бетатанатином, я воспринял этот голос как что-то приглушенное, донесшееся издалека, как отзвуки отдаленной канонады.
— …ничем больше не могу помочь, лейтенант. Если то, что вы рассказали про клинику «Вей», правда, похоже, душевное равновесие Ковача значительно ухудшилось с тех пор, как он работал на меня. Вы должны понять, что я чувствую определенную ответственность. Я хочу сказать, если бы я подозревала, что такое может случиться, то ни за что бы не порекомендовала его Лоренсу Банкрофту.
— Как я уже сказала, пока что это только предположения. — Голос Ортеги стал чуточку резче. — Я буду вам очень признательна, если то, о чем мы сейчас говорили, не выйдет из этих стен. До тех пор, пока мы не выясним, куда скрылся Ковач и почему…
— Полностью с вами согласна. Я прекрасно понимаю деликатность этого вопроса. Но, лейтенант, вы находитесь на борту «Головы в облаках». Мы гордимся тем, что умеем хранить конфиденциальность.
— Да. — Ортега пропустила в голос нотки неприязни. — Я слышала.
— Что ж, в таком случае можете быть уверены, что сказанное останется между нами А сейчас вы должны меня извинить, лейтенант. Меня ждут кое-какие административные дела. Всего хорошего. До свидания, сержант. Тиа и Макс проводят вас на полетную палубу.