— Кофе из автомата? — скривил губы я.
— Эй, ты что, гурман? Ты живешь в отеле ИскИна, по сути дела, в одном большом автомате. Господи, Ковач, на дворе эпоха машин. Тебе никто не говорил об этом?
— Пожалуй, ты права. Далеко отсюда?
— Пара километров. Поедем на моей машине. Так что, если наша малышка проснется и выглянет в окно, её не охватит паника.
— Лады.
Я прошел следом за Трепп к приземистой чёрной машине, выглядевшей так, словно она была невидимой для радаров, и забрался в уютный салон, приятно благоухающий ароматизаторами.
— Твоя?
— Нет, взяла напрокат. Ещё когда мы прилетели из Европы. А что?
Я покачал головой.
— Да так, ничего.
Трепп завела двигатель, и мы бесшумным призраком скользнули по набережной. Я смотрел в окно на море, борясь с неприятным ощущением отчаяния. После непродолжительного сна в лимузине я был на взводе. Меня вдруг снова начало раздражать все, начиная с того, что я никак не мог разрешить загадку смерти Банкрофта, и кончая усиливающейся тягой к сигаретам. Не покидало предчувствие того, что день будет отвратительным, а ведь ещё не успело взойти солнце.
— Ты думал о том, чем займешься, когда все это останется позади?
— Нет, — угрюмо буркнул я.
Мы нашли автоматы в конце города, на аллее, спускающейся к морю. Несомненно, их установили с расчетом на отдыхающих. Однако полуразрушенный навес, под которым они находились, красноречиво свидетельствовал о том, что дела здесь шли не лучше, чем в коммуникационном центре Элиотта. Поставив машину лицом к морю, Трепп направилась за кофе. В окно я наблюдал за тем, как она долго колотила по автомату сначала ладонью, затем ногой, пока тот не выдал два пластиковых стаканчика. Вернувшись к машине, Трепп протянула один мне.
— Ты собираешься пить прямо здесь?
— А почему бы и нет?
Мы надавили на крышки, и послышалось шипение нагревательных устройств. Как выяснилось, работают они плохо, но на вкус кофе оказался приличным и определенно оказал должное химическое воздействие. Я буквально почувствовал, как с меня смывает усталость. Мы пили не спеша, наблюдая за морем, погруженные в дружескую тишину.
— Я как-то раз пыталась записаться в чрезвычайные посланники, — вдруг сказала Трепп.
Я с любопытством взглянул на неё.
— Да?
— Да, давным-давно. Мне отказали после собеседования. Сказали, у меня нет задатков преданности.
— Справедливо, — проворчал я. — Ты ведь не служила в армии, так?
— А ты как думаешь?
Трепп посмотрела на меня так, словно я предположил, будто на её совести числятся изнасилования и истязания детей. Я устало усмехнулся.
— Думаю, не служила. Понимаешь, при отборе будущих посланников у кандидатов ищут зачатки граничных психопатических наклонностей. Вот почему в первую очередь ищут среди бывших военных.
Похоже, Трепп обиделась.
— А у меня есть зачатки граничных психопатических наклонностей.
— Не сомневаюсь. Но дело в том, что число гражданских лиц, обладающих этими зачатками и при этом также духом коллективизма, очень ограничено. Одно противоречит другому. Вероятность того, что оба качества разовьются естественным путем в одном человеке, практически равна нулю. Однако военная подготовка делает с естественным порядком вещей страшные вещи. Она ломает сопротивляемость психопатическому поведению и в то же время развивает фанатичную преданность команде. Эти качества становятся взаимосвязанными. Так что солдаты являются идеальным исходным материалом для чрезвычайных посланников.
— По твоим словам получается, что я должна радоваться тому, что мне отказали.
Какое-то время я смотрел вдаль, вспоминая.
— Да, должна. — Я допил кофе. — Все, пора возвращаться.
Проезжая назад по набережной, я обратил внимание на то, что в тишине, оставшейся позади, что-то изменилось. Что-то одновременно неуловимое и в то же время такое, от чего нельзя укрыться. Нечто подобное неумолимо светлеющему небу.
Когда мы подъехали к коммуникационному центру Эллиота, Ирена уже ждала нас, прислонившись к лимузину и уставившись в море. Её мужа нигде не было видно.
— Лучше оставайся здесь, — бросил я Трепп, выходя из машины. — Спасибо за кофе.
— Не стоит.
— Полагаю, какое-то время я буду видеть тебя на экране заднего обозрения.
— Ковач, сомневаюсь, что ты вообще что-нибудь заметишь, — весело ответила Трепп. — У меня это получается гораздо лучше, чем у тебя.
— Это мы ещё посмотрим.
— Да-да. Ладно, до встречи.
Я направился к лимузину, и она крикнула вслед, повышая голос:
— И чтобы с вирусом все было в порядке. Нам бы очень не хотелось, чтобы с ним что-нибудь произошло.
Сдав назад метров десять, Трепп с показной удалью резко взмыла в воздух, разорвав тишину пронзительным ревом турбин. Едва не задев нас, машина пронеслась над нашими головами и, развернувшись, ушла в сторону океана.
— Кто это был? — Голос Ирены Элиотт прозвучал хрипло, что можно было объяснить обильно пролитыми слезами.
— Прикрытие, — рассеянно ответил я, провожая взглядом машину, прошедшую над остовом затонувшего авианосца. — Работает на тех же людей. Не беспокойтесь, это друг.
— Возможно, она ваш друг, — с горечью поправила Элиотт. — Но не мой. Среди вас у меня друзей нет.
Я посмотрел на неё, затем снова отвернулся в море.
— Справедливо.
Тишина, нарушаемая шумом прибоя. Элиотт провела рукой по полированному кузову лимузина.
— Вам известно о том, что произошло с моей дочерью, — произнесла она мертвым голосом. — Вы с самого начала знали об этом.
Я кивнул.